Сейчас я перелистываю книгу "ФАНТОМ", сборник документальных и художественных произведений о событиях на Чернобыльской АЭС. Книга издана в 1989 году и написана буквально по горячим следам. Во всех смыслах. Вот Юрий Щербак цитирует рассказ журналистки Л.Ковалевской, местной жительницы на следующий день после взрыва, который произошел в ночь с пятницы на субботу, 26 апреля 1986г:
"... в эту ночь решила отдохнуть. Выпила снотворное. Ну, и уснула мертвым сном. Взрывов не слышала. А у нас когда выхлопы, то слышно. Даже окна дребезжат. Мама утром говорит: "То ли на станции что-то грохотало, то ли реактивные самолеты летали всю ночь". Не придала я этому значения. Суббота как раз. […] Выхожу на улицу, смотрю - все дороги залиты водой и таким белым раствором, все белое, в пене, все обочины. А я знаю, что когда аварийный выхлоп, обычно моют город. Так у нас уже было…
Сердце как-то нехорошо екнуло. Иду дальше. Смотрю - там милиционер, там милиционер - никогда столько милиции в городе я не видела. Они ничего не делают, но сидят у объектов - почта, Дворец культуры, ГПТУ. Как военное положение. Это сразу резануло. А люди гуляют, везде детки, такая жара стояла. Люди на пляж едут, на дачи, на рыбалку, многие уже на дачах были, сидели на речке, возле пруда-охладителя - это такое искусственное водохранилище возле АЭС… Яна, дочь моя, в школу ушла. Я вернулась домой и говорю: "Мама, не знаю, что случилось, но ты не выпускай Наташу - племянницу, а Яна придет со школы - посади сразу дома". А форточки не сказала закрыть. Не "дотямила" ("дотямити" по-украински - понять, уразуметь.- Ю. Щ.). Жара такая. Говорю: "И сама не выходи, и девочек не выпускай сегодня". - "Да что случилось?" - говорит. "Ничего не знаю, я так чувствую". Пошла снова туда, на площадь центральную. И с площади хорошо был виден реактор, видно, что горит и что разворочена стена. Пламя было над дыркой. Труба вот эта, что между третьим и четвертым блоками, была раскалена, такое впечатление огненного столба. Пламя так не может стоять - не колыхаясь, а тут огненный столб стоит. Или это пламя из отверстия - не знаю.
Весь день мы ничего не знали, нигде никто ничего не говорил. Ну, пожар. Но про радиацию - что идет излучение радиоактивное - не было сказано. И Яна пришла из школы и говорит: "Мама, была физзарядка почти целый час на улице". Безумие…"
Сердце как-то нехорошо екнуло. Иду дальше. Смотрю - там милиционер, там милиционер - никогда столько милиции в городе я не видела. Они ничего не делают, но сидят у объектов - почта, Дворец культуры, ГПТУ. Как военное положение. Это сразу резануло. А люди гуляют, везде детки, такая жара стояла. Люди на пляж едут, на дачи, на рыбалку, многие уже на дачах были, сидели на речке, возле пруда-охладителя - это такое искусственное водохранилище возле АЭС… Яна, дочь моя, в школу ушла. Я вернулась домой и говорю: "Мама, не знаю, что случилось, но ты не выпускай Наташу - племянницу, а Яна придет со школы - посади сразу дома". А форточки не сказала закрыть. Не "дотямила" ("дотямити" по-украински - понять, уразуметь.- Ю. Щ.). Жара такая. Говорю: "И сама не выходи, и девочек не выпускай сегодня". - "Да что случилось?" - говорит. "Ничего не знаю, я так чувствую". Пошла снова туда, на площадь центральную. И с площади хорошо был виден реактор, видно, что горит и что разворочена стена. Пламя было над дыркой. Труба вот эта, что между третьим и четвертым блоками, была раскалена, такое впечатление огненного столба. Пламя так не может стоять - не колыхаясь, а тут огненный столб стоит. Или это пламя из отверстия - не знаю.
Весь день мы ничего не знали, нигде никто ничего не говорил. Ну, пожар. Но про радиацию - что идет излучение радиоактивное - не было сказано. И Яна пришла из школы и говорит: "Мама, была физзарядка почти целый час на улице". Безумие…"
"В субботу прошли все уроки, ничего не отменяли. Но на улице не было никаких соревнований. На воскресенье был запланирован пробег "Здоровье". Педагоги не знали - будет он или не будет. Одна из учительниц звонила в горком: "Я утром детей всех собираю в школу" И когда ей сказали, что уже об эвакуации все кричат, она воскликнула: "Какая эвакуация, ребята? Ведь у нас сегодня пробег "Здоровье"!"
Представьте: до эвакуации остается полтора часа. В кафе нашем детском, в большом торговом центре, полно родителей с детьми, едят мороженое. Выходной день, все хорошо, все спокойно. С собачками люди прогуливались по городу".
Представьте: до эвакуации остается полтора часа. В кафе нашем детском, в большом торговом центре, полно родителей с детьми, едят мороженое. Выходной день, все хорошо, все спокойно. С собачками люди прогуливались по городу".
И вот эвакуация со слов журналистки Л. Ковалевской:
"Товарищи, в связи с аварией на Чернобыльской АЭС объявляется эвакуация города. Иметь при себе документы, необходимые вещи и по возможности паек на три дня. Начало эвакуации в четырнадцать ноль-ноль".
Четыре раза передали.
"Я маме говорю: "Раз эвакуация - значит, не на три дня. Такого не бывает". Детям все взяла тепленькое. Две сумки, продукты. А холодильники забиты, столько денег ахнули, пенсия матери, моя зарплата. Ведь шло Первое мая, Девятое мая. Я все выгребла - и в мусор, все продукты, холодильник отключила, все перекрыла, то, что сварила детям, - в сумки. Полсотни рублей у нас оставалось - взяла с собой. Маме взяла теплую шаль. Себе - куртку, брюки, и все.
Пока мама сидела и плакала, я сказала: "Подожди, ты меня не тронь, я соберу сначала все документы". И свои стихи забрала. Черновики, они по блокнотикам были, все собрала и сложила. У меня был "дипломат" со своим имуществом. "А вот теперь, - говорю, - мне ничего не надо".
Четыре раза передали.
"Я маме говорю: "Раз эвакуация - значит, не на три дня. Такого не бывает". Детям все взяла тепленькое. Две сумки, продукты. А холодильники забиты, столько денег ахнули, пенсия матери, моя зарплата. Ведь шло Первое мая, Девятое мая. Я все выгребла - и в мусор, все продукты, холодильник отключила, все перекрыла, то, что сварила детям, - в сумки. Полсотни рублей у нас оставалось - взяла с собой. Маме взяла теплую шаль. Себе - куртку, брюки, и все.
Пока мама сидела и плакала, я сказала: "Подожди, ты меня не тронь, я соберу сначала все документы". И свои стихи забрала. Черновики, они по блокнотикам были, все собрала и сложила. У меня был "дипломат" со своим имуществом. "А вот теперь, - говорю, - мне ничего не надо".
Трёх-дневная эвакуация обернулась вечностью. Город/Зона отчуждения стоит пустая 33 года и останется пустой ещё много сотен лет. Хотя... не безлюдной. Здесь нет постоянных жителей, но живут работники станции, которые продолжают работы по охране и ликвидации аварии. Все, что представляло хоть какую-то ценность, в Зоне отчуждения растащили в первые годы после катастрофы. Правда, первую волну мародерства территория ещё хорошо охранялась, а те самые заветные ковры, холодильники, телевизоры, стиральные машины и прочую утварь, которая не так сильно «фонила» свезли в магазин «Радуга», специально для работников Зоны.
Потом в конце 90-х-начале 2000-х началась вторая волна - чугунные батареи в заброшенных квартирах ещё остались. К тому же, сложно охранять территорию площадью более 1,5 тыс. км без спецтехники и с отсутствующим заграждением. И в Припять потянулись бомжи за березовым соком, «металлисты» за алюминиевыми оконными рамами. Вывезли распиленный бронетранспортер. Даже с одного из вертолетов, с которых пожарные гасили в первые дни горящий реактор, и к которым ни один человек в своем уме приближаться не станет, кто-то умудрился срезать лопасти.
Потянулись в Зону и туристы: легальные на одно-двухдневный экстрим-тур, и нелегалы, так называемые сталкеры — люди, для которых эти места были когда-то родным домом, а теперь - опасной достопримечательностью. При этом в любом случае, главным путеводителем в походе будет дозиметр, отслеживающий уровень радиационного излучения, которое отличается здесь пятнистостью - если в одном месте в комнате или на открытой территории нет радиации, это не означает, что сделав один шаг вперед ее там не окажется. Зона отчуждения - не "Пикник на обочине", но очень похоже.
