Г.С.Жженов
Прииск агонизировал. Всё началось полгода назад, летом, когда "Верхний" ещё только организовывался. "Верхним" он назывался потому, что находился в самом дальнем, верхнем конце распадка, между сопками, у самых истоков ключа, по руслу которого проходил единственный транспортный путь.
Из Магадана грузы шли по центральной трассе - главной жизненной артерии Колымы до посёлка Оротукан; затем по круглогодично действующей дороге на нижний участок прииска - "17-й", расположенный в долине, на выходе из распадка, у подножия сопок; здесь дорога кончалась. Дальше десять километров в сопки только пешком или тракторами в сухое время года по высохшему, каменистому руслу ключа до "Верхнего".
На прииске добывали касситерит - оловянный камень. Главный рудный минерал для получения олова.
Шла война. Касситерит был необходим военной промышленности страны. Его добыче на рудниках и приисках Дальстроя придавалось огромное значение - не меньшее, чем добыче золота.
Выполнение плана было равносильно выполнению воинского приказа. Никакие объективные причины срыва в расчёт не принимались. С приискового начальства спрашивалось жёстко и строго. Оно обязано было отчитываться перед Магаданом ежесуточно. В свою очередь, и начальство не давало поблажек своим подчинённым на прииске...
Из Магадана на "Верхний" было заброшено несколько этапов с заключёнными. Едва разместив людей в наскоро сколоченных бараках и палатках, начальство уже на следующий день по прибытии этапа выгнало всех в забои на работу.
Июль стоял на редкость сухой и тёплый. Производственное начальство прииска, используя благоприятную погоду, усиленно завозило с "17-го" различное оборудование и механизмы. Трактора с гружёными санями беспрерывно подвозили всё новые и новые грузы... Лагерное начальство, вместо того, чтобы подготовить к холодам бараки, своевременно, посуху обеспечить лагерь необходимым на зиму продовольствием и тёплой одеждой, занималось созданием уютных условий жизни охраны лагеря (вохры) да "проблемой" колючей проволоки для ограждения зоны лагеря.
Вся техника - трактора и весь остальной транспорт - дымила в небо соляркой, подвозя стройматериалы для изб охраны и сторожевых вышек ("скворечен"), возводимых по всем четырём углам зоны лагеря. Сама вахта с новыми, пахнущими живой лиственницей воротами была уже гостеприимно распахнута. Над воротами - во всю ширь, от столба к столбу - сияла фанерная "радуга", задрапированная присобаченным к ней кумачовым транспарантом: "Труд в СССР есть дело чести, славы, доблести и геройства!"
Однажды уставшее за день солнышко, весь месяц ласково светившее работающим людям, скрашивая их тяжёлый подневольный труд, свалилось на закате в огромную лиловую тучу. Утром, после душной ночи, когда бригады, выстроенные на развод у вахты, разбирал конвой, с серого как портянка, низкого неба упали первые редкие капли... Погода явно менялась. Начался дождь, равномерно барабаня по брезентовым спинам конвоя и пузырясь в образовавшихся на дороге лужах.
Когда бригады дотянулись до забоя и начали нагружать скальной породой тачки и отгонять их в приёмные бункера приборов, с неба уже вовсю лились "библейские" потоки...
Поплыли по намокшей подошве забоя деревянные тралы... Ноги с налипшей на них глиной делались стопудовыми, скользили и разъезжались... Гружёные тачки заваливались с трапов в грязь, глина липла к лопатам, не вываливалась из тачек... Нечеловеческие усилия требовались, чтобы удержать опрокинутую гружёную тачку и не дать ей свалиться в бункер вместе с породой... Вымокшие, с ног до головы измазанные в глине люди из последних сил терпели, ожидая минуты, когда конвой поведёт их наконец в лагерь, где можно хоть на короткое время укрыться от дождя, обсохнуть и проглотить свой обед...
Но накормить в этот день людей не удалось: залило дождём обеденные котлы, чадили и не разгорались плиты, внутри наспех сооружённой кухни шёл дождь. Здоровьем заключённых расплачивалось начальство за собственное легкомыслие.Потекли и крыши бараков. Намокли постели. Дневальные круглые сутки шуровали печи. В не просыхавших за ночь "шмотках" - матрацах и подушках, - в одежде, развешанной на просушку вокруг раскалённых докрасна бочек из-под солидола, превращённых в печи, завелись белые помойные черви.
Как и всегда, беда не приходит одна!.. После непрерывного, в течение шести суток, летнего проливного дождя, во время которого работы в забоях не прекращались ни на минуту, вдруг ударили морозы - не заморозки, настоящие морозы с температурой минус 20-25 градусов!
Полуголодные, измученные, больные люди натягивали на себя влажное, дымящееся от пара тряпье, мгновенно становившееся колом на морозе, и брели в этом задубевшем панцире в забои отрывать тачки, кайла, лопаты и прочий нехитрый инструмент забойщика, намертво вмерзший в землю.
Чего только ему не приходилось преодолевать: голод, холод, болезни, одиночество!.. Зверь гибнет - человек живёт! Особенно русский человек!.. Какие только испытания на прочность не выпадали на долю русского человека! Рабство, нашествия, стихийные бедствия, эпидемии, войны... В руках каких только политических авантюристов не побывал русский человек! Вся история народа российского есть бесконечная борьба за жизнь, за выживание.
Какое-то проклятье нависло и над "Верхним".
Едва только люди свыклись с неожиданными морозами и у них затеплилась надежда: с "17-го" вышли два трактора с грузом продовольствия и зимних тёплых вещей для лагеря, - погода преподнесла ещё один сюрприз - налетела пурга! Налетела внезапно, мгновенно смешав небо с землёю. Шквальный ветер с ураганной скоростью гонял по промёрзшей земле сотни тонн колючего, жалящего снега, от которого не было спасения нигде. Снежная круговерть, несколько дней хозяйничавшая вокруг, завалила двухметровыми сугробами все забои и все подходы к ним... Оказалась забитой снегом и единственная дорога по ключу, откуда шли трактора с продовольствием и обмундированием на помощь попавшим в беду людям.
Каравану не повезло. Он был застигнут в пути ураганной пургой и безнадёжно застрял в вымерзшем ключе. Что было полегче (в основном обмундирование), пурга разметала по распадку в разные стороны, всё остальное вместе с тракторами и санями с продовольствием похоронила в наметенных завалах твёрдого, как камень, спрессованного снега, превратив до весны в часть колымского пейзажа. Когда пурга стихла, была предпринята попытка сбросить продовольствие с самолёта, но и она окончилась неудачей: то ли из-за ошибки лётчика, то ли из-за плохой видимости груз упал в нескольких километрах от лагеря в сопки. Лишь незначительная его часть угодила на территорию прииска.
Транспортная связь с внешним миром прекратилась. Положение на "Верхнем" становилось всё более отчаянным.
Голод всё больше и больше давал о себе знать. Его уже чувствовали не только заключённые. Охрана и вольнонаёмные работники также подтянули пояса и сели на непривычный для себя полуголодный паёк. Правда, как только стихла пурга, они протоптали пешую тропинку на "17-й" и, благо сил хватало, носили на себе или возили на санках необходимые продукты. Во всяком случае, голодная смерть им не грозила.
Хуже пришлось заключённым. В лагере уже вовсю свирепствовали цинга и дизентерия... Так же как кварц является спутником золота, так и эти болезни являются постоянными спутниками голода.
Невероятно исхудавшие или, наоборот, распухшие от цинги, поражённые фурункулёзом люди жалкими кучками лепились к стенам лагерной кухни, заглядывали в щели и лихорадочными, воспалёнными глазами сумасшедших следили за приготовлением пищи...
Тут же, на этом "толчке", заключались самые невероятные сделки: черпак завтрашней баланды или завтрашний кусок хлеба выменивались на сегодняшнюю очередь за обедом или на сегодняшнее тёплое место у печи в бараке... Чудом сохранённый окурок менялся на пайку хлеба или, наоборот, - пайка на окурок... Продавалась очередь за пищей только что умершего, но ещё не списанного с довольствия товарища... Всё "завтрашнее" не котировалось - в цене было только сегодняшнее.
В промёрзших бараках, на уцелевших "островках" нар, валялись, тесно прижавшись друг к другу от холода, больные голодные люди. Каждое утро на нарах оставалось несколько умерших ("давших дуба") заключённых. Их скрюченные, застывшие тела в примёрзших к изголовью шапках стаскивали с нар, волоком тащили за зону лагеря и где-нибудь подальше от людских глаз прикалывали до весны в снег. Кайлить, "выгрызать" могилы в вечной мерзлоте не было сил. Мёртвые "сраму не имут", подождут, не обидятся, им не к спеху!Доски и жерди с освободившихся нар тут же шли в печь. Карабкаться за сухостоем на склоны сопок по уши в снегу посильно здоровому человеку, а их в лагере оставались единицы. С каждым днём всё меньше и меньше способных передвигать ноги заключённых выходило утром на развод к вахте.
Голодный, злой конвой вёл их за перевал в сопки на поиски упавших с самолёта продуктов. На выходе из посёлка, проходя мимо механического цеха, где под навесом стояли железные бочки с техническим солидолом для смазки тракторов и прочей техники, наиболее слабые, потерявшие над собой волю и контроль заключённые набрасывались на солидол и, судорожно давясь, запихивали его в рот, стараясь скорее проглотить, пока конвой или бригадир не отгонит их.
Цинга отняла у людей и последнюю волю, валила с ног. Человеком овладевала апатия, безразличие ко всему, покорность судьбе... Приближающаяся смерть уже не пугала, а скорее была желанной. В эту зиму смерть стала привычным, не вызывающим никаких сострадательных эмоций явлением. Из семисот с лишним человек, населявших лагерь, перезимовала только половина.
По весне из-под подтаявшего снега торчали конечности человеческих тел, как бы с мольбой взывая к живым о захоронении по-христиански, в землю. С теплом это и делалось. Заключённые хоронили из милосердия, начальство - по обязанности, из соображений санитарии.
ПРОДОЛЖЕНИЕ - Артист и опер - 2
