Это было давно... Я не помню, когда это было...
Пронеслись как виденья - и канули в вечность года.
[Сафонов С.А., 1895]
Вот уже второй день меня уносит куда-то далеко-далеко в прошлое. В моё прошлое.Пронеслись как виденья - и канули в вечность года.
[Сафонов С.А., 1895]
ЖЖ-шная подруга Ирина (что-то у меня язык не поворачивается назвать её на корявом ЖЖ-новоязе - "френдесса"), она же -
agnes_sitenson попросила напомнить стихотворение, которое я читал ей, когда она гостила в Израиле. Это стихотворение я увидел впервые много лет назад, но тогда оно не задержалось, а всплыло в памяти здесь. Потом я возвращался к нему довольно часто. Особенно зимой, когда вымытое дождями израильское небо, становилось пронзительно синим. Тогда земля покрывается свежей зеленью, и в каждом углу начинает цвести алоэ, он же столетник. То есть растение, которое по российским меркам цветет раз в сто лет, а в Израиле - каждую зиму.Вот начало этого стиха, исключительно точно и ёмко описывающего солнечные дни зимнего Израиля:
Серебристо-матовый ручей,
Небо, бесконечно-голубое,
Небо, золотое от лучей.
[Николай Гумилев]
С поэзией Николая Гумилева я познакомился, когда в моем окружении, если кто-то и слышал о нем, так только то, что он был белогвардеец, участвовал Кронштадском бунте, и вождь мирового пролетариата, сжалившийся над террористкой Фанни Каплан (так говорили), поэта не пожалел, и в 1921г через месяц после ареста он был расстрелян. Книга со стихами Гимилева попала ко мне в 1956-57 г без малейших усилий с моей стороны. Бутылка водки - и все дела. Но очень скоро я понял, какой невероятный клад попал мне в руки. Это была редчайшая книга, антиквариант огромной ценности по сегодняшний день: "Русская поэзия ХХ века", антология, составленная И.С.Ежовым и Е.И.Шамуриным, выпущенная издательством "Новая Москва" в 1925г тиражом 5000 экземпляров. Получил я
Вот, посмотрел сейчас в Гугл - стоимость такой книги в твердой обложке, с какими-то "углами, бинтами и золотым тиснением на корешке", - 75000 рублей. Конечно, вывезти её в Израиль мне никто не разрешил бы, и я оставил её другу. Первые годы в Израиле было не до книг, связь с другом потерялась, и о её дальнейшей судьбе мне ничего не известно. Вспоминаю только, что вместе с ней я оставил у друга "Полутораглазый стрелец" Бенедикта Лифшица, Русская история ("Сатирикон", автор О.Л. Д'Ор, иллюстрации Ре-Ми) и другие, названия которых уже не помню.
Антологию я читал в запой: о некоторых авторах я кое-что слышал, но большинство были для меня открытием. Да и сегодня для многих любителей поэзии такие имена как Виктор Гофман, Николай Минский, Мирра Лохвицкая, Вадим Шершеневич - это экзотика.
У меня для тебя столько ласковых слов и созвучий,
Их один только я для тебя мог придумать, любя.
Их певучей волной, то нежданно-крутой, то ползучей, —
Хочешь, я заласкаю тебя?
У меня для тебя столько есть прихотливых сравнений,
Но возможно ль твою уловить, хоть мгновенно, красу?
У меня есть причудливый мир серебристых видений —
Хочешь, к ним я тебя отнесу?
Видишь, сколько любви в этом нежном, взволнованном взоре?
Я так долго таил, как тебя я любил и люблю.
У меня для тебя поцелуев дрожащее море, —
Хочешь, в нем я тебя утоплю?
Их один только я для тебя мог придумать, любя.
Их певучей волной, то нежданно-крутой, то ползучей, —
Хочешь, я заласкаю тебя?
У меня для тебя столько есть прихотливых сравнений,
Но возможно ль твою уловить, хоть мгновенно, красу?
У меня есть причудливый мир серебристых видений —
Хочешь, к ним я тебя отнесу?
Видишь, сколько любви в этом нежном, взволнованном взоре?
Я так долго таил, как тебя я любил и люблю.
У меня для тебя поцелуев дрожащее море, —
Хочешь, в нем я тебя утоплю?
[Виктор Гофман]
Или
Я боюсь рассказать, как тебя я люблю.
Я боюсь, что, подслушавши повесть мою,
Легкий ветер в кустах вдруг в веселии пьяном
Полетит над землей ураганом...
Я боюсь рассказать, как тебя я люблю.
Я боюсь, что, подслушавши повесть мою,
Звезды станут недвижно средь темного свода,
И висеть будет ночь без исхода...
Я боюсь, что, подслушавши повесть мою,
Легкий ветер в кустах вдруг в веселии пьяном
Полетит над землей ураганом...
Я боюсь рассказать, как тебя я люблю.
Я боюсь, что, подслушавши повесть мою,
Звезды станут недвижно средь темного свода,
И висеть будет ночь без исхода...
[Николай Минский]
Ты хочешь власти? - Будет власть.
Лишь надо клад тебе украсть.
Ты руку мертвую зажги -
И мертвым сном уснут враги.
Пока твой факел будет тлеть,
Иди, обшарь чужую клеть,
Для чародея нет преград, -
Пой гримуар, найдется клад!
Лишь надо клад тебе украсть.
Ты руку мертвую зажги -
И мертвым сном уснут враги.
Пока твой факел будет тлеть,
Иди, обшарь чужую клеть,
Для чародея нет преград, -
Пой гримуар, найдется клад!
[Мирра Лохвицкая]
Мы последние в нашей касте
И жить нам недолгий срок.
Мы коробейники счастья,
Кустари задушевных строк!
Скоро вытекут на смену оравы
Не знающих сгустков в крови,
Машинисты железной славы
И ремесленники любви.
И в жизни оставят место
Свободным от машин и основ:
Семь минут для ласки невесты,
Три секунды в день для стихов.
И жить нам недолгий срок.
Мы коробейники счастья,
Кустари задушевных строк!
Скоро вытекут на смену оравы
Не знающих сгустков в крови,
Машинисты железной славы
И ремесленники любви.
И в жизни оставят место
Свободным от машин и основ:
Семь минут для ласки невесты,
Три секунды в день для стихов.
[Вадим Шершеневич]
В книге, как я потом выяснил, были стихи 128 авторов. Были и такие, у которых я прочел одно-два стихотворения и больше не возвращался. Были знаменитые и известные, но нигде в те годы не публиковавшиеся - В. Хлебников, К. Бальмонт, С. Есенин, О. Мандельштам, но самый почитаемый для меня был Николай Гумилев.
За покинутым, бедным жилищем,
Где чернеют остатки забора,
Старый ворон с оборванным нищим
О восторгах вели разговоры.
Старый ворон в тревоге всегдашней
Говорил, трепеща от волненья,
Что ему на развалинах башни
Небывалые снились виденья.
Что в полёте воздушном и смелом
Он не помнил тоски их жилища
И был лебедем нежным и белым,
Принцем был отвратительный нищий.
Нищий плакал бессильно и глухо,
Ночь тяжёлая с неба спустилась,
Проходившая мимо старуха
Учащённо и робко крестилась.
Где чернеют остатки забора,
Старый ворон с оборванным нищим
О восторгах вели разговоры.
Старый ворон в тревоге всегдашней
Говорил, трепеща от волненья,
Что ему на развалинах башни
Небывалые снились виденья.
Что в полёте воздушном и смелом
Он не помнил тоски их жилища
И был лебедем нежным и белым,
Принцем был отвратительный нищий.
Нищий плакал бессильно и глухо,
Ночь тяжёлая с неба спустилась,
Проходившая мимо старуха
Учащённо и робко крестилась.
[Н. Гумилёв, Мечты]
Стихи Гумилева запоминались легко и так хотелось поделиться ими с кем-то ещё, что порой я шел на чистый обман, читал их на "вечерах", приписывая "разрешенным", но малоизвестным В.Брюсову, М.Лозинскому и даже ранней Вере Инбер. Многие из этих стихов я помню до сих пор только по той книге, но после отъезда из России увидеть её уже не надеялся никогда. Однако - "never say never", "никогда не говори "никогда". В 90-ые годы в России произошел переворот, и уже в 1991г издательство "АМИРУС" выпустило факсимильное издание. Приятно обладать дорогостоящим антиквариатом, но я был счастлив иметь факсимильную копию этой книги. Соджержание всё-таки важнее внешнего вида и других атрибутов. В тель-авивских книжных магазинах тех лет, "Болеславский" и "Лепак", меня знали хорошо, и "Антология русской лирики первой четверти века", как она стала называться в новом издании, стоит с тех пор на полке в пределах вытянутой руки. Не вставая со стула!
Я не собирался окунаться так далеко в прошлое, но "гуляя" по роликам YOUTUBE я наткнулся на ещё одну памятку тех времен, романс Александра Вертинского "В синем и далеком океане". И я опять "уплыл" в далекие 50-ые к другу, который был старше меня на 20 лет, который только вернулся из Воркутлага, где протрубил почти весь 10-летний срок с 1946 по 55 год и без специальности, выгужден был устраиваться рабочим на стройку. Этот романс я впервые услышал от негов грязной каптерке эктромонтеров после принятия хорошей порции алкоголя в виде одеколона "Эллада", разбавленного водой из-под крана.
Вы сегодня нежны,
Вы сегодня бледны,
Вы сегодня бледнее луны...
Вы читали стихи,
Вы считали грехи,
Вы совсем, как ребенок тихи.
Ваш лиловый аббат
Будет искренне рад
И отпустит грехи наугад...
Бросьте ж думу свою,
Места хватит в раю...
Вы усните, а я Вам спою.
Вы сегодня бледны,
Вы сегодня бледнее луны...
Вы читали стихи,
Вы считали грехи,
Вы совсем, как ребенок тихи.
Ваш лиловый аббат
Будет искренне рад
И отпустит грехи наугад...
Бросьте ж думу свою,
Места хватит в раю...
Вы усните, а я Вам спою.
Но это уже совсем другая история - история 18-летнего мальчишки, попавшего после школы на стройку, где 99% рабочих были заключенные, и только бригады электромонтеров и штукатуров - вольнонаемные. Так в 50-ые строились большие государственные объекты.
