parshoyn в Свидетельство.Войдя на территорию Освенцима комполка 60-й армии, гвардии полковник Григорий Давидович Елисаветский (в последствие - начальник гарнизона Освенцима) увидел ряды бараков до горизонта, а между ними – припорошенные снегом трупы расстрелянных людей. Елисаветскому запомнилась мать, прижавшая к себе ребенка. 
Он зашел в барак, где на трехъярусных нарах в мертвой тишине валялись полутрупы. Он попал в барак доходяг. Всех, кто еще держался на ногах, эсэсовцы с приближением советских войск выгнали в "марш смерти" – пешком погнали в Германию.
– Товарищи, вы свободны, мы выгнали немцев,– прокричал Елисаветский по-русски.
Никто не шелохнулся. Он повторил то же по-немецки. Никакой реакции. Он понял: они не верят, боятся. Эсэсовцы в лагерях были склонны к розыгрышам перед расправой.
Тогда он перешел на идиш:
– Посмотрите! Я еврей, и я полковник Красной армии. Мы пришли вас освободить,– и распахнул шинель, чтобы они увидели ордена на гимнастерке.
И людское месиво закопошилось, закричало на этом почти уже не жившем языке почти уничтоженного народа, поползло к нему.
Это была суббота – святой для евреев день – 27 января 1945 года.
Он зашел в барак, где на трехъярусных нарах в мертвой тишине валялись полутрупы. Он попал в барак доходяг. Всех, кто еще держался на ногах, эсэсовцы с приближением советских войск выгнали в "марш смерти" – пешком погнали в Германию. – Товарищи, вы свободны, мы выгнали немцев,– прокричал Елисаветский по-русски.
Никто не шелохнулся. Он повторил то же по-немецки. Никакой реакции. Он понял: они не верят, боятся. Эсэсовцы в лагерях были склонны к розыгрышам перед расправой.
Тогда он перешел на идиш:
– Посмотрите! Я еврей, и я полковник Красной армии. Мы пришли вас освободить,– и распахнул шинель, чтобы они увидели ордена на гимнастерке.
И людское месиво закопошилось, закричало на этом почти уже не жившем языке почти уничтоженного народа, поползло к нему.
Это была суббота – святой для евреев день – 27 января 1945 года.
